Читаем без скачивания DUализмус. Семя льна - Ярослав Полуэктов

– Врёшь, что на улице. Мор будет. И был.

– Не из-за вина. А из-за грязи. Туалет по дороге, мухи, крысы, зловоние. Понял? Ну ладно, это для музея на улице. Конечно в помещении варили, Киря. Извини, приврал. Но для красоты, не для вранья, понимаешь меня?

Кирьян не дурак, он понимает, но ему тоже хочется чем-то похвастаться. И есть чем:

– А ты видишь вот тут и везде, вот присмотрись, видишь на стенах всякие торчки высовываются?

– Вот эти что ли страшилы? Это декоративное! – Бим пренебрежительно отмахивается от скульптурок, как от недостойных внимания такого большого человека, как он, занятого настоящим делом. – В Праге таких полно.

– Так это не страшилы, Бим, а это сливы.

– Фрукты? Ну ты даёшь!

– Сам фрукт! Это для воды сливы… для отвода дождя.

– Ну ты!?

– Вот и присмотрись. Каждая страшила с трубкой во рту.

– Курят.

– Сам ты куришь.

Тогда Бим, не веря на слово, привстал с места, подошел к ближайшей стенке и задрал голову кверху. Обнаружив агнца божьего в руках у каменной Марии, он перекрестился. Бормотнул что-то про себя, преклонил голову один раз, другой.

Подошёл невозмутимый безбожник и атеист конченый Кирьян Егорович. Купно и по очереди стали обсуждать назначение страшилок и оценивать уровень их никчемной ужасности и сравнивать с колоссальной пользой для долговечности, то есть музейного сохранения старины, за которой близко-близко тема национального самосознания.

Страшилок полно. По-правильному они называются горгульями. Но правильные горгульи тут не все. Некоторые только. Много неясного назначения персонажей: не шибко озабачивались древние скульпторы чистотой художественного промысла. Кроме библейских персонажей хватает просто бытовых, и из головы наскоро придуманных, и конкретно сказочных из легенд. А что? А ничего, голому рубашка, СНиПов на них нету.

Словом, бардак, как в камере предварительного разоблачения, отсидке, ожидальнике, издевальнике, обезьяннике – по-русски, или в очереди за штрафами в милицейской приёмной.

Про горгулий на средневековых церквях можно написать толстенную книжку.

Они свисают с карнизиков, с балкончиков и лоджий, висят где-то под крышей и пугают своим нелитературным видом летучих мышей.

Лучшие горгульи и химеры, говорят, в Париже. Но и тут неплохие.

Да, действительно, без обмана: все эти чудилки, зверушки, худосочные поросюшки, калики прохожие, ведьмы на мётлах, обжоры с барашками и кроликами, нерадивые строители с кувалдами, змеи, гарпии, фурии с крыльями и без оных, лунатики в сонных чепчиках и прочая нечисть – все с проржавевшие окисью меди трубками во рту. Они стопроцентно являются приукрашенными художеством дождевыми отливами. Пиши – не хочу. А хорошая бы вышла статья. Помести такую в журнал, зайди в кафе, возьми журнал и открой на горгульях, то на тебя с того журнала сначала горгулья двухстами веков цокнет, что ты испугаешься и подпрыгнешь от неожиданности и машинально отбросишь журнал. И вдруг из журнала на стол, а со стола на пол, и на тебя, естественно, вдруг живая вода ка-а-ак хлынет, и ты ка-а-ак свалишься со стула и напугаешь соскоком всех посетителей, потом они сообразят: потоп! и как кинутся бежать, а официанты: расплатитесь, граждане, в чём дело, а ни в чём: обыкновенный потоп – неhер было такие подозрительные журнальчики на столики класть – как им не стыдно. Так статья натуральна! Кирьян Егорович очень желает написать такую ожившую в реале с мокрыми горгульями статью, статью, выссывающую из себя дождевые сливки, статью,.. а да ладно! Киношники пусть отдыхают! А рассказывать потом этот случай в кафе станут десять лет подряд и доходы заведенья от того увеличатся, и узнает Ленка, и Дашка, и жёнка, и сознаются, наконец-то, нет, чё ж мы так к нему относили, и не верили, какие мы плохие девочки, а уже поздно, и паровоз уехал в Лондон, и увёз с собой даже дым отечества. И он то в Лондоне, то в Париже уже живёт, не собираясь возвращаться, и пишет уже про Тауэр, про мост через Темзу и про другое: там тоже дофига чудес, требующих немедленного оживления…

– Эй, чего заснул?

Бим трясёт товарища за плечо. Кирьян Егорович кашлянул и глазами будто с поволокой странненько так глянул на Бима – ты кто? А! Снова Германия…

– Ага, скучала немчура, ишь как выделываются, вот чего им для жизни не хватало, как думаешь? Может жёнки им не давали простору для творчества, – подхватил умирающую мысль Кирьян Егорович, поёживаясь, – вот и поизвращались хотя бы на сливах. Похихикали, покурили травы, пиво пока пили, делать по вечерам нехрен, вот напридумывали. Герцог им дал добра… – Кирьян Егорович на скоростях стал без согласований и купли пользовать Бимовский копирайт-лексикон, – а, творите, что хотите, типа. Видать сам не силён был в сказках – у него другие дела, вот и…

– А другой конец трубы у всех в жопе, – осенило Порфирия, как не само собой разумеющееся, а как редчайшее ноу-хау, – а мудрёно! Ты глянь! Всё у них задом наперёд.

– А ты хочешь, чтобы у них из жопы дождь капал? – хитромудро прищурившись, спрашивает Кирьян Егорович, – на балкон, да? Их надо было задом наперёд развернуть, так что ли, для правды жизни?

– Да я так… просто. Так, так, а ещё что знаешь, что я не знаю? – выпытывает повергнутый глубочайшими кирьяновскими познаниями Бим.

Про половую связь сливов с горгульями Кирьян Егорович знал давно и приберёг эту информацию специально для укола Бима в разгар его красноречивого фехтования. Выпад удался, Бим ранен, шпага пронзила Биму череп и нанизала кусочки бимовского мозга. Для будто шашлыка. Но не убила наверняка. Он никак не мог себе предположить, что Бим попросит его добить свежачком, чтоб не «кукаться в морчах». Кирьян Егорыч задумался. Другого, столь же эффектного приёма, как с горгульями, он не припас. – Щас-щас, что-то крутится на языке.

Специально замедленный глоток пива настроил его на поиск. Мерзкие детки визжат, нарезают круги, хватаюся за стулья в надежде свалить мыслителя, проститутки напротив палачами таращатся в Кирьяна Егоровича с Бимом. Путают мысли… Эврика!

– Ага, вот! Помнишь фонтан с рыбой? Ну мясниковый… где они прыгают?

– Ну?

– Так он тут раньше во дворе стоял.

– А зачем прыгали? Убрали зачем?

– Этого не знаю. Дождёмся праздника – сам увидишь. А убрали… Просто всё очень! Разогнаться негде, а тут столы. На площади длиньше разгон, сам видишь.

– Не хочу праздника. У меня сейчас траурный праздник. Живой вдовец. Хочу домой в Париж.

– В Париже живешь?

– Киря, ёклмн, я только будто из-за Парижа поехал. Мюнхен этот мне не стоял.

– И Амстердам тебе не стоял? И Прага?

– Амстердам не знаю. Крушовицу просрали. Посмотрю всё сначала, сравню, потом скажу.

– Ну и вот, – продолжает Кирьян Егорович, – турниры тут ещё играли. Не во дворе, а снаружи на Мариенплатце. Свадьбы проводили. Зёрнышком торговали. Это рынок, толкучка. Типа Сорочинской. Ну, понимаешь намёк, да? А у них, как и у Гуголя-Муголя, где рынок, там и весь балдёж. Но тут я не специалист…

– Не колышет.

– Во! Ещё здесь бошки рубили. На праздники. – Очень сильно хочет понравиться Биму Кирьян Егорович.

– Свиней? На рульку?

– И свиней и так. Своих, баварских мэнов, ведьмушек иногда. Людишкам на потеху. Типа театр сатиры и юмора. И казнить надо и поразвлечь публику заодно. Экономия!

– На Мариенплатц?

– Ну, да.

– А куда дева Мария смотрит? С козликом? Безобразие!

– Да, действительно, безобразие, – согласился Кирьян Егорович, – куда смотрит дева Мария и главный бургомистр? Козлик это понятно. Его, глупого, на пасху мирно скушают. Не поломав косточек, замечу попутно. Пророк так велел и в Библии зафиксировал. А эти-то что, куда глядят? Двойка им по поведению.

Бим поражён и растоптан морально.

– А хочешь, я тебя щас тоже удивлю? – говорит он через пару минут, – за бесплатно.

– Давай.

Бим ломает исполу солёный кренделёк («братце») и поднимает его выше головы. Кренделёк смотрится занятным, багровым силуэтом на фоне сияющей под полуденным солнцем Новой Ратуши. – Видишь?

Во, бля! Из кренделька получился значок-полукаралька с палочкой посередине.

– Евро. €! Ха-ха-ха! – смеётся Кирьян Егорович, – евробублик. Ха-ха-ха.

– Ха-ха-ха! – хохочет Бим следом. Хохот – заразная штукенция. – Моё изобретение, заметь!

– Эй, вы, берите бублики, – кричит он, оборотившись к центру двора, – гоните рублики!

Внутриратушный народец повернул свои головы к путешественникам, прищурил разностильные глаза. Издалека всё равно никто ни хрена не понял, ибо перевести на свой никто не в силах. Поняли только одно: что снова русские понаехали в гости.

– Чего гогочут, чего глумятся русские? – подумал народец, каждый на своём родном языке, – место-то серьёзное, намоленное.